Интервью с Алексеем Комовым

Стараясь не повторять вопросов коллег (кроме самого очевидного), не дожидаясь ста дней в должности, «Калугахаус» пытается разобраться, «что же за зверь в наш лес пришел», и какие дороги привели в Калугу члена президиума Союза архитекторов России, куратора фестиваля «Зодчество», исследователя советской архитектуры, сына выдающегося скульптора Олега Комова и, безусловно, интересного человека.

Беседовал Кирилл Гусев, фото — Юрий Горяной для КХ

— Чем все-таки привлекательна Калуга для известного и многого достигшего архитектора?

— Как занесло «в нашу глушь»? Я, признаюсь, уже научился отвечать на этот вопрос (хотя и удивляюсь искренне ему). Во-первых, в двух с половиной часах от Москвы это априори не глушь. А во-вторых, вы что такое настоящая глушь просто не видели :-)

В определенном возрасте ты начинаешь отмечать какие-то знаки судьбы, среда вокруг начинает приобретать свою логику. Люди, обладающие художественным мышлением, воспринимают не только то, что на поверхности, но и глубину процессов и явлений. И в этом смысле Калуга невероятно интересна и близка мне — как средоточие природного и культурного ландшафта.

Это город архитектуры «русского авангарда XVIII века», того, что сделало нашу культуру интернациональной и европейской. Никитин, Баженов, Ясныгин, вся эта многослойная история с шестиугольниками, виртуозные мистификации, жонглирование стилями, это же не просто игры придворных зодчих! Помните, кто главный герой «Матрицы»? — это же Архитектор, тот самый «персонаж с белой бородой», единственный не-фигурант, который и придумал Матрицу! Он знает, что было, знает, что будет и знает цену каждому. 

В детстве в студии при Доме Архитектора в Москве на Гранатном нам читали лекции по теории и истории архитектуры настоящие светила: Пуришев, Герасимов, Раппопорт, Хайт и другие. Им было интересно говорить об архитектуре и наследии детям. И моим любимым архитектором-героем в детстве был Василий Баженов и его школа, чья драматическая судьба достойна остросюжетного фильма. Его творчество овеяно мистикой и тайной. А для меня его Дом Пашкова в Москве это, наверное, как для битломана Sgt. Pepper’s. Или для фаната Led Zeppelin четвертый альбом.

Очень важно говорить о русской архитектуре не как о разрезанной колбасе разных стилей: тут все в храмах и непонятно, кто их строил, там дома с колоннами, а здесь нежданно-негаданно конструктивизм, и так далее. Нужно чувствовать русский нерв преемственности.

 На самом деле никакого конструктивизма бы не было без блестящей русской имперской школы. Многие адепты конструквизма или сталинского ампира учились, к примеру, в Институте гражданских инженеров или Академии в Петербурге, но школа-то создавалась еще раньше, как раз в том самом XVIII веке. А Калуга, Калужская губерния была ещё и плацдармом, на котором Екатерина II отрабатывала детали, связанные с реформой государственного устройства.

— Пилотный проект.

— Конечно! Зона авангарда, зона прорыва — это нельзя забывать, это нужно вытаскивать. Здесь все это не просто в виде пыльных черепков в витрине, а живая история. Она является ресурсом, который важно использовать, нужно перезагружать реальные смыслы и на их основе создавать новые. Именно этот вызов не дает мне покоя. 

И, конечно, близость к Москве. Это палка о двух концах, с одной стороны близость к реактору, генератору энергии, а с другой Калуга все-таки от этого реактора скрывается, защищается от его агрессивного излучения. И это тоже опыт самобытности, который надо осмыслять.

— И в чем цель, ради чего нужна эта культурная перезагрузка?

— А вот смотрите. У меня непростая задача. Не совсем справедливо мерить только большими проектами, город — не полигон в чистом поле, здесь люди вообще-то живут. И у главного архитектора сегодня задача по сути «земского врача»: во-первых, самому не навредить, отличать и разъяснять, что такое хорошо и что такое плохо. И второе, собственно, поддерживать здоровье в организме, а не только ампутация с реанимацией. А у нас все хотят въехать на белом коне в историю российской, да что там, мировой архитектуры (а уж сколько народу разбирается в ней, как в медицине и политике)! Я пришел в управление, изучал личные дела сотрудников, многие здесь работают десятки лет, с большим опытом и стажем. Я смотрел, кто куда перемещался, как отделы образовывались, какие исчезали — это же тоже архитектура, архитектура управленческой структуры. И эта «матрица» — реальность.

Можно придумать много разных «космических» объектов, только радости от них никакой, потому что они не будут никогда реализованы. Или будут реализованы в таком виде, в котором никому не нужно, потому, что их невозможно эксплуатировать. В основе лежат комплекс приоритетов и системность целеполагания.

— Денис Леонтьев [из КБ Стрелка] говорит, что города уже построены и надо их настраивать.

— Вот! Абсолютно согласен. Мне очень нравится мысль моего уважаемого коллеги и товарища Александра Ложкина из Новосибирска, что мы вот проектируем города, а их надо «выращивать». Потому что пока проектируем, утверждаем проект, проходим экспертизу, он уже устарел, морально и физически. А необходима актуальность в каждой фазе, особенно если делать это на уровне благоустройства. И Григорий Ревзин [партнер КБ Стрелка], опять же, говорит что благоустройство — самая быстрая и гибкая реакция на социальные изменения. 10 лет назад у нас не было таких скоростей перемещения, таких гаджетов, было совершенно другое бытование, совершенно другой уклад. И благоустройство это…

— Оперативная реакция?

— Совершенно верно, тактическая реакция. А у нас как? Наше «кондовое благоустройство», оно же раз и навсегда, при ударе атомной бомбы останутся бордюры и парапеты. А новый бум благоустройства десять лет назад был придуман и чисто по политическим причинам, чтобы купировать токсичную городскую энергию. Похоже, что парадигма подходит даже не к 1991-му году, а к началу XX века. А физические и ментальные ресурсы у нас исчерпаны, мы полностью проели наследие СССР. И специалистов нет, те, которые есть — это уже пятая версия, неэффективная или просто модно перелицованная. Про рывок уже и речи нет, лишь бы выжить... А рывок жизненно необходим, поэтому так важно заниматься молодежью и образованием. Как бы трудно не было.

Сейчас управление архитектуры, градостроительства и земельных отношений включает в себя градостроительные вопросы, земельные вопросы и стройку. Архитектура только в названии. Поддержание и развитие городского архитектурного организма крайне сложно только таким инструментом. Поэтому с руководством города и области есть договоренность о том, что будет сформирован либо аппарат главного архитектора, либо отдельное управление архитектуры и градостроительства, а мой статус с заместителя начальника управления изменится на заместителя городского головы.

Вот если это компактное управление будет сформировано, то в городе появится действительно рабочий аппарат, чтобы оперативно, тактически и стратегически решать архитектурные задачи комплексно и любого уровня. Задача главного архитектора — это не построить самое грандиозное здание или что-то самое-самое. Задача — наладить систему, которая бы не служила сама источником перегрузок. Потому что внешние перегрузки все равно будут — изменения в законодательстве, все эти мастер-планы и прочее, но при этом у нас будет машина, которая едет. А сейчас она перегревается и буксует порой.

При этом, новые-то технологии не упрощают жизнь, на самом деле многое становится сложнее, но при этом возможности кажутся безграничными.

— Люди, которые вам потребуются для запуска машины, они существуют? Их можно нанять, не обескровив другую важную институцию?

— В том-то и дело, из другой институции мне никто так просто не отдаст. Задача главного архитектора и управления — быть модераторами, в городе же присутствуют совершенно разные акторы: и местное архитектурное сообщество, Центр компетенций, и отдельные архитекторы из других регионов и прежде всего столичные. Завод Bosco, например, строит один из самых уважаемых мной молодых архитекторов-практиков и архитекторов-мыслителей, Степан Липгарт — очень важно, кстати, сделать с ним публичную встречу.

— Все эти акторы должны взаимодействовать через вас?

— Конечно! У меня ведь к самому себе какая амбиция? Не быть архитектором в привычном смысле. А быть архитектором вот этих коммуникаций, взаимоотношений. То, есть разрабатывать, внедрять и надзирать за правилами игры.

— То есть главный архитектор — еще и редактор того, что в городском пространстве происходит?

— Я этим уже занимаюсь, каждый день поступают истории с памятниками паровозу, фасадами, плюс еще совет по рекламе — естественно мы будем принимать московский регламент по тем же вывескам, лучше ничего нет, дизайн-код по основным улицам и районам. Очень важно не в один день все запустить — ведь никто не поймет, как это работает. А постепенно, планомерно как бы впрыскивать в кровь…

Когда мы занимаемся регламентом, мы в прямом смысле пишем код - инструкцию для города, который будет исполнять написанное.

— А сколько, год?

— Ну год, да.

— Будет тяжелый год — ПЗЗ, Генплан. А у города нет стратегических целей, и их предстоит формулировать.

— Для того, чтобы их сформулировать, нужно в любом случае заниматься и полевой работой. Потому что «на чистых кабинетных мячах» сыграть не удастся. Поэтому так важна предстоящая работа с регламентами, это важные вещи, которые можно сразу увидеть. Это внедрение определенного опыта в городское сознание, опыта жизни по стандартам. Потому что как требовать соблюдения сложнейших правил и законов, если не научились понимать элементарно, что такое «правильная вывеска» или НТО? Это как человека упрашивать заняться своим здоровьем, если он даже зубы чистить либо лениться, либо не знает как.

— Сложные правила — это для девелопмента? Это все-таки источник денег для города, и сейчас он переживает не лучшие времена. Есть соблазн либерализировать строительную сферу. А чтобы иметь качественные проекты, надо, наоборот, усилить регулирование. Где золотая середина?

— Мне кажется, нужно делать и то, и другое. Но для этого должен быть авторитетный инструмент в виде аппарата, который заведует и кнутом, и пряником. Человечество не придумало других формул, чтобы стимулировать развитие и одновременно удерживать ситуацию.

— Насколько возможен независимый аппарат архитектуры? Ведь человек может прийти по звонку сверху? Или выиграть суд? Нужно, получается, еще и юридическое управление внутри архитектурного?

— Объясню. Например, когда я пришел в Евпаторию главным архитектором, я привез с собой и юристов. Первое время мы полностью все проверяли, даже то, что к архитектуре не имеет отношения. И так сформировали в том числе представление о реальной ситуации и свой авторитет. И не надо воспринимать главного архитектора как какого-то супер-героя. Без командной работы это ни о чем.

— Вы видите эту самую командную работу в нашем городе?

— Конечно. Поэтому меня и пригласили. И мне интересно работать в Калуге в команде. Сколько городской голова уже? Год с небольшим? Поймите, это состояние формирования механизма с колес. И то же самое у меня — только у меня нет года. Но и задачи поскромнее, и я как раз инструмент в руках городского головы, которым он может показать свою эффективность. Когда со мной шли переговоры, я объяснял, что для меня важен статус заместителя городского головы — не чтобы я просто в пиджаке сидел на совещаниях. Это определенная власть и возможность привлекать другие управления под решения конкретных задач, ведь полномочия по архитектуре на самом деле в городе расшиты по всей структуре администрации.

Сейчас у меня редакторский функционал: даю, например, правки по фасадам и т.д. — и, казалось бы, это объекты не первого уровня значения. Но их много, и это как раз городская ткань, среда и лицо Калуги. Очень серьезная тема с фасадами, которые делает Фонд капремонта. Их столько, они все разные, плюс история с панельными домами знаменитыми, тарусскими рубашками (внешний мозаичный декор панелей, придуманный Евгением Киреевым и Павлом Перминовым по мотивам вышивки на крестьянской одежде Тарусы. — Прим. ред.). Они разрушаются, не соответствуют нормам по утеплению, и надо изобрести технологию, которая позволила бы осуществлять ремонт и сохранить ­городскую идентичность. Надо провести большую аналитическую работу, зафиксировать количество орнаментов, типологию, чтобы потом их можно было воспроизвести — может, в другом масштабе. Использовать и для нового строительства современными технологиями.

— Что еще требует охраны? Мы вроде бы уже привыкли (благодаря краеведам) считать ценным все дореволюционное. А дальше 100 лет выпадает.

— Без активной пропаганды архитектурно-культурного наследия утрата идентичности это вопрос сегодняшнего дня, а не какого-то ближайшего будущего. Культура это то, что делает народ народом. 

 В Крыму нужно было говорить про советское наследие, это была важная часть моей работы, на примере нашего просветительского проекта «Курортоград». К советскому наследию порой относятся, как к чему-то утилитарному и даже стыдному.

В Евпатории 120 объектов культурного наследия, и всего 2 — советского времени, 1935 и 1954 года. Санаторий имени XX съезда КПСС, работа академика Ивана Жолтовского, не является объектом наследия вообще. Никаким! При этом он в хорошем состоянии, потому что у него есть хозяин. А великолепный санаторий «Октябрь» Турчанинова — там все сгнило и обвалилось, и к нему невозможно подступиться [из-за охранного статуса] и он абсолютно бесхозный.

С этим подходом, парализующим жизнь объекта наследия, надо работать, с функцией охраны памятников Министерство культуры, к сожалению, просто не справляется. Мое мнение — надо передавать Минстрою (да, есть там опасность, что там начнут «раззудись плечо», но иначе как?). Потому что это удлинение цепочки, а для памятника каждый день на счету. Расселенный, без охраны, отключенный от отопления и от сетей дом — обречен. Причем по закону, и это трагедия.

Одна из моих задач это, конечно, перезагрузка программы «Старый город» для Калуги. Городская программа должна, аккумулируя все остальные, иметь как раз модераторскую функцию. Мы сейчас пытаемся увеличить финансирование, потому что обязательно должна быть проведена ещё и большая исследовательская работа. И это не только выявление состояния объектов, сетей и улиц, и не только анализ количества жилых и коммерческих помещений. Это важное исследование современного бытования и развития за последние 20 лет. Размотать этот клубок и выявить застарелые болевые точки не только в виде зданий, но и в виде процессов, найти, что приводило к затуханию или наоборот. В этом смысле в проекте с Театральной очень важный политический посыл — да, мы этим занимаемся. Лично, тут снимаю шляпу перед губернатором. Потому что заниматься старым городом — это крайне неблагодарное дело. Но если получается, это даёт мощный импульс для города.

У меня есть пример в Евпатории, где в несоизмеримо худшем состоянии был старый, средневековый город. По сравнению с ним улица Воскресенская, это просто швейцарский кантон, где все хорошо и тирольцы поют свои йодли. И вот эта маргинализированная территория с узкими улицами, убитыми сетями, обвалившимися домами — она была приведена в соответствие с концепцией, потому что был запущен защитный механизм, который развивался в течение 10 лет. Точно так же Андрей Филонов в свое время вывел «КаZантип» из маргинального состояния и превратил наркоманскую дискотеку в историю с экологическим подтекстом с капитализацией 12 млн. долларов.

Вот Театральная — это часть городского центра, практически нежилая, это ее главный козырь, но зачем посыпать голову пеплом, что Воскресенская жилая и все, ничего с ней никогда не будет? Почему нельзя жить в хороших домах в центре? Можно. Театральную не нужно воспринимать как историю для туристов, это и про городской сервис. Жить в центре, когда у тебя рядом удобные лавки с продуктами, хлебом, не только кабаки, все красиво-здорово (от слова «здоровье»). И это тоже будет улица, насыщенная жизнью.

— То есть Театральная должна «перезагрузить» не только саму себя, но и весь район?

— Конечно! Я это воспринимаю не как игрушку, где продают бургеры, это не просто а-ля Тула и совсем не Арбат, и слава Богу. Это серьезное программирование. Архитектором здесь выступает Центр компетенций. С Александром Томашенко мы плотно взаимодействуем. А удачный проведенный воркшоп с участием ведущих молодых столичных бюро тоже тому подтверждение.

Да, сначала нужно запустить процесс с трубами, линейными объектами, сетями, чтобы потом не портить картинку — и уйти «в зиму» с нормальным техзаданием и проектированием. Надеемся, что работа, которая начата бюро «8 линий», будет продолжена. Это не проектирование, это именно многослойное исследование.

Потом после окончания работ должен быть оператор, агентство по примеру «Малого Иерусалима» в Старом городе, в той же Евпатории. Оно занимается всем — от обслуживания до событийной составляющей жизни старого города. Там была найдена форма МАУ, соучредителем выступил город, и руки по многим структурным вопросам были развязаны. Они были существенным городским мотором, которые давали доход в казну.

И это история, где Театральная является только одним из хребтов, потому что нам важен весь город. И таким же мотором, объектом показа, источником разных положительных финансово-экономических последствия может стать та же улица Чичерина. В отличие от разношерстной Театральной она является примером комплексного проекта, который развивался по единому плану в советское время. Аллея, фасады, кварталы, это же модельная территория, которую можно сделать, чтобы стремились и туда. 

Опять вернусь, почему же нельзя жить в центре? Пусть с другим ценником, но в трехэтажном объекте наследия в четырехкомнатной квартире, имея инфраструктуру, доступность коммуникаций, хорошие рестораны и кафе рядом… У нас была интересная беседа с главным девелопером Bosco di Chiliegi, они строят в Калуге объект, а в самом-то городе не были! Я им открыл Воскресенскую, Никитина с Ясныгиным. Они были в хорошем культурном шоке. Говорят — всё, тут можно и нужно жить, хорошо вложиться и жить.

Очень важный момент — транспортная доступность, транспортное плечо до столицы. Как только запустится «Ласточка», которая будет долетать сюда за полтора часа, это очень много изменит. По сути это будет ­перескок через эти «картофельные поля с человейниками» (пригородные многоэтажные районы Москвы. — Прим. ред.), и вместо жизни в Бутово ты живешь в прекрасном старинном городе на реке, и при желании сразу быстро в центр Москвы. Из допожарной Москвы в послепожарную Москву.

— Но вы сами ведь выбрали не центр, а Правый берег. Как там живется?

— Мне нравится. Такое ощущение, что живу где-то в конце 70-х, не по домам, а по духу. Где-нибудь в Чертаново, вокруг стройки, вроде непонятно, что будет и как. Но для меня в этом есть определенный кайф, потому что я-то понимаю, что через 10 лет все будет совершенно по-другому. Вся эта застройка обрастет зеленью, сервисами, лакуны будут заняты общественными пространствами. И в том виде как оно сейчас это будет совершенно нормальный зеленый район.

— А это нужно как-то стимулировать или оно само произойдет?

— На левом берегу невозможно делать то, что можно на Правом. Здесь плотная ткань города, объекты наследия, особое самосознание, а на Правом эти темы ещё не устоялись. Но при этом у Правого уже есть своя история, и это очень интересно. На этом градостроительном полигоне нужно в том числе и обучать новые кадры. На архитектурных факультетах и кафедрах градостроительства сейчас период осмысления, какие делать дипломные, курсовые работы — я им прямо говорю, вот поле задач. Много задач! Должны быть разные каркасы, чтобы не быть жертвой отношения к Правому как к спальному району. К примеру, надо насыщать Губернский парк, это такой аттрактор! Полезную, интересную устойчивую инфраструктуру туда сажать, кроме велодорожек. Тоже задача...

— Со студентами более-менее понятно, а активные горожане, чем вы их будете заманивать?

— Все-таки горожане это не какое-то аморфное облако в фейсбуке. Это люди, это микро и макро-сообщества. Я со многими стараюсь встречаться, причем сам всем задаю вопросы, мне интересно. Не они приходят со своими идеями, а я их привлекаю как экспертов. Это очень важно. Не отдельно эксперты-бизнес-власть-общество, а определенные горожане с определенными навыками и опытом. Как в футболе, можно поливать деньгами и закупать игроков со всего мира, а можно просто выстроить работу так, чтобы знать тех, кто может усилить игру в конкретный момент. Это, как и футбол, именно командный подход, схожие разрезы. В Евпатории я опирался на краеведов, архитекторов, и сначала они давали мне материал для исследований. Когда случилось воссоединение, оказалось, что у меня в обойме люди, — не только сотрудники худосочного отдела администрации! — которых я могу в любой момент объединить в команду для решения задачи. Где есть понимание, и доверие, и чувство ответственности. Потому что когда городской активизм без ответственности, ну чего от него ждать? Я всегда говорю молодым коллегам, что если на чистых мячах играть, вы не научитесь ничему. А вот в сложных обстоятельствах взаимодействовать с властями, местными сообществами, ставить себя на линию огня… Только на таких историях вы нарастите свои «мускулы профессионала», а не работая 55-м чертежником, пусть и в WOWHAUSе. Городские конфликты как раз помогают выявить вектор развития. Без них невозможно.

— Какой вектор показывают калужские конфликты?

— В Калуге надо «чистить» правила игры, сделать их понятными для всех. Я бы не сказал, что качество архитектуры какое-то чудовищное. Совершенно нет. Вот есть, к примеру, тульские архитекторы («Стройпроектконсалтинг». — Прим. ред.), — удивительно, молодые ребята, ни в каких конкурсах, ни в каких «Зодчествах» не светятся, а надо.

И вот мы вернулись к вопросу о вкусе — нужно его прививать, хороший вкус. Устраивать встречи с архитекторами, которые работают с определенными стилевыми аналогами.

— Для кого?

— Просветительский проект и для застройщиков, и для проектировщиков всех уровней, и для, конечно, любопытных горожан, которые интересуются архитектурой и дизайном.

— Но сообщества застройщиков, например, не существует, они вместе никуда не ходят.

— Дело в том что они ходили бы на это, если бы для них была понятна выгода. А для этого в Калугу должны приезжать архитекторы-практики первой величины. К нам обязательно должен приехать Чобан, приедет Кузнецов, приедет Атаянц — а лучше архитектора, который занимается классикой, чем он, для меня просто не существует. Обязательно, повторюсь, нужна встреча со Степаном Липгартом — он занимается жильем в духе постконструктивизма, строит жилые кварталы в Питере. У Чобана как раз на стыке… Нужно пользоваться тем, что у нас 2 часа [до Москвы], и устраивать не просто посиделки, а разбирать кейсы по сути, конкретно, с ведущими практиками, привлекая местных специалистов, обкатывая молодежь. Таким примером, как раз стал воркшоп по Театральной, про который я говорил выше.

— Так с кем разбирать? Привезти Чобана на лекцию для пяти человек и двух десятков по разнарядке?

— Во-первых, тот же Чобан или Липгарт приедет ко мне. Все-таки. Я же рассказывал, как мы проводили с Союзом архитекторов Крыма мероприятия в Симферополе, цикл назывался «Монолог архитектора». То есть любой мало-мальски значимый для архитектурного сообщества персонаж , который приземляется в аэропорту Симферополя, мы его приветствовали в городе — и он должен был оттрубить на лекции два часа. Неважно, приехал он по делам или с семьей в Коктебель. Под это дело был, естественно, промоушн, видео и потихоньку все это раскрутилось. Есть монологи, важная история с воркшопами, формируется определенная аудитория, и аудитории тоже нужна регулярность. Это должно происходить не раз в год, а по расписанию, как передача по радио и телевидению. Точно так же заказчика, девелопера, тоже надо выращивать. Не просто рассказать, что это не годится (застройщик может и не поверить). И не все за него рисовать. А показать, как можно и нужно, на живых примерах.

И, кстати, именно на Правом берегу тоже можно и нужно устраивать такие мероприятия. Там модельная история и с архитектурой, и с урбанистикой. Там есть в общине такая обида, что-де все происходит только на левом берегу, а про нас забыли, у нас только стройка.

Здесь можно делать вещи, которые заведомо будут обретать позитивную повестку. И потом эти решения аккуратно экспортировать в центр: смотрите, там-то это работает, как свой же положительный опыт. Например, есть запрос на въездной знак — сейчас на Правый берег въезжаешь как будто на территорию заправки. Здесь он нужнее, на откосе под новым «Глобусом», чем те же гигантские буквы на смотровой площадке на «главном» берегу.

Небольшая качественная тактическая история может совершенно по другому раскрутить городское самосознание. Калуге не хватает хорошего драйва, как в Севатополе — там вроде город был в разрухе, но мы севастопольцы, у нас Нахимов, ты к нам не лезь, мы сами-с-усами. Калуга, как будто во сне, на грани летаргии, но внутренние резервы живые, они есть. Я вижу этот сгусток, пружину для рывка — и она точно толкнет нас всех вперед. Другого не дано.